Дорога перемен - Страница 52

— Барт, прежде чем вы еще что-либо скажете, я должен… — Грудь сдавило, Фрэнк чувствовал, что слегка задыхается. — Я не мог сообщить при Тэде, потому что он еще ничего не знает, но дело в том, что осенью я собираюсь уйти из компании. Я понимаю, следовало известить раньше, и теперь мне как-то… Я очень сожалею, если это нарушает ваши…

«Ты что, извинялся перед ним? — спросит Эйприл. — Словно просил его разрешения уйти, или как?»

«Нет! — возразит он. — Ничего я не извинялся. Ты дашь рассказать? Я сказал ему, вот и все. Естественно, получилось неловко, а как могло быть иначе после всех его речей? Неужели не понимаешь?»

— Вот теперь я и впрямь зол на Бэнди, — сказал Поллок. — Семь лет промариновал человека вашего калибра и упустил его к конкурентам. — Он покачал головой.

— Нет, дело не в конкурентах… В смысле, мой уход никак не связан с другой фирмой счетных машин.

— Что ж, и на том спасибо. Фрэнк, я ценю вашу прямоту и тоже буду откровенен. Не хочу лезть не в свое дело, но скажите мне одно: вы определенно решили уйти?

— Ну, в общем, да… Трудно объяснить… Наверное, определенно.

— Я почему спрашиваю: если вопрос в деньгах, ничто не мешает нам прийти к достойной…

— Нет. То есть спасибо, но деньги здесь ни при чем. Это личное.

Казалось, все вопросы сняты. Поллок медленно покивал, выказывая безграничное уважение к личным проблемам.

— Это никак не скажется на статьях, у меня полно времени, чтобы их закончить, но о дальнейшей работе, пожалуй, речи нет.

Поллок все кивал.

— Позвольте, я скажу так: нет ничего настолько определенного, что не могло бы измениться. Я прошу об одном — подумать о нашем сегодняшнем разговоре. Переспите с этим, посоветуйтесь с женой. Обсудить с женой — это же самое главное, правда? Кем бы мы были без наших жен?.. И знайте, что в любой момент вы можете ко мне прийти и сказать: «Барт, давайте еще поговорим». Хорошо? Лады? Чудесно. И помните: то, о чем я говорил, означает новую многообещающую работу, на которой можно сделать весьма завидную карьеру. Я понимаю, нынешние планы кажутся вам заманчивыми… — он подмигнул, — …но вы не поймаете меня на подножке сопернику. Конечно, решать только вам. Скажу откровенно: если решите в пользу «Нокса», вы никогда о том не пожалеете. И еще одно. Думается… — он понизил голос, — это стало бы прекрасной данью памяти вашему отцу.

Разве Эйприл скажешь, что от этих ужасно сентиментальных слов у него перехватило горло? Разве можно, не вызвав ее вечного презрения, сознаться, что едва не омочил слезами подтаявшее шоколадное мороженое?

К счастью, вечером поговорить не удалось. Весь день Эйприл занималась тем, чего терпеть не могла и чем последнее время позволяла себе пренебречь, — уборкой в местах, которые не на виду. Дыша пылью и отплевывая паутину, с ревущим пылесосом она протащилась по всем закоулкам и влезла под кровати; чистящим порошком, от которого разболелась голова, отдраила каждую плитку и все краники в ванной, а затем нырнула в духовку, чтобы нашатырем отскоблить черный нагар. Возле плиты под отставшим куском линолеума обнаружилось нечто, выглядевшее бурым пятном, которое вдруг ожило и превратилось в семейство мурашей — потом еще долго казалось, что они ползают под одеждой; она пыталась навести порядок в сыром погребе, но едва подняла из лужи картонную коробку со всяким хламом, как та в руках развалилась, и все ее заплесневелое содержимое плюхнулось обратно, выпустив ящерку в оранжевых пятнышках, пробежавшую по ее туфле. К возвращению Фрэнка она слишком устала для разговоров.

На следующий вечер Эйприл вновь была не расположена к беседе. Они посмотрели телеспектакль, который Фрэнк счел весьма увлекательным, а Эйприл объявила полной мурой.

Потом Фрэнк уже не мог вспомнить, на другой ли вечер или еще через один он застал Эйприл в кухне, по которой она, втянув голову в плечи, металась, как во втором акте «Окаменевшего леса». Из гостиной доносились приглушенные звуки рожка и ксилофона, перемежаемые криками писклявых голосков, — дети смотрели мультики.

— В чем дело?

— Ни в чем.

— Неправда. Что-то случилось?

— Нет. — Однако идеально фальшивая поклонная улыбка растаяла, когда на лице Эйприл появилась сморщенная гримаса отчаяния, а сама она забулькала не хуже овощей, что варились на плите. — Сегодня не случилось ничего такого, о чем бы я еще не знала… Ради бога, не будь таким тупым… Неужели тебе не стукнуло, неужели ты не догадывался? Я беременна, вот и все.

— Господи! — Лицо Фрэнка послушно побледнело, и он обрел вид человека, оглушенного дурной вестью, хотя понимал, что долго этой мины не удержать — на свободу уже рвалась ликующая улыбка, которую пришлось затормозить рукой. — Ну и ну! — проговорил он сквозь пальцы. — Точно знаешь?

— Да. — Эйприл тяжело упала к нему на грудь, словно сообщение новости лишило ее последних сил. — Фрэнк, я не хотела огорошить прямо на пороге, думала, скажу после ужина, но просто… Я всю неделю этим мучилась, а сегодня была у врача и теперь не могу даже притвориться, что еще ничего не ясно.

— Вот это да! — Фрэнк перестал контролировать лицо, которое уже ломило от радости; прижимая к себе Эйприл, он гладил ее обеими руками и бормотал какую-то бессмыслицу: — Ничего, это вовсе не значит, что мы не уедем, ничего, только придумаем другой способ, и все.

Напряжение отпустило, жизнь милосердно вернулась к норме.

— Нет другого способа! Всю неделю я только об этом и думала. Нет никакого другого способа. Весь смысл отъезда был в том, чтобы дать тебе возможность найти себя, а теперь все рухнуло. Это я виновата! Моя идиотская беспечность…